Детский врач Эльвира Тиглёва: «Наша помощь нужна ежедневно»

Эльвира Тиглёва — врач-хирург отделения оказания экстренной хирургической помощи городской больницы №1 г. Норильска. Детский хирург Норильской межрайонной детской больницы — продолжательница династии врачей, ежедневно помогающая десяткам маленьких норильчан и их испуганным родителям.

Родилась героиня сегодняшнего интервью не в Норильске, на Север её привезли родители, когда ей было шесть лет. Здесь она выросла, окончила школу и сюда, отучившись в мединституте, вернулась работать. Почему она выбрала эту профессию и этот город — в материале портала «Город Онлайн».

Родители

 
Папа и мама (Сергей и Светлана. — Прим. ред.) познакомились в Лысьве Пермского края. Он, будущий хирург, приехал в больницу на практику после пятого курса медицинского, а она там уже работала медсестрой. За мамой много кто ухаживал, но папе, как говорится, «свезло». Он увлёк признанную больничную красавицу разговорами о «высоком». Так и убедил её остаться с ним. Прожили родители вместе всю жизнь, до самой смерти мамы в 49 лет в 2004 году. Всякое у них бывало, но мне кажется, что у них была эталонная советская семья.

В Лысьве родители поженились, им дали квартиру от завода, папа был уже довольно популярным врачом, его узнавали. Узнавали даже маленькую меня, ведь я была очень похожа на папу.

Я себя помню шестилеткой и помню, как папа увидел объявление на обмен с Норильском. Мы приходили к матери тех людей, которые жили здесь, обсуждали квартиры. И помню, что у неё висели из оленьих шкурок панно, на которых были изображены очень тепло одетые люди. И меня спрашивают: «Элечка, хочешь в Норильск поехать?», а я говорю: «Нет, там же холодно!».

В Норильск папа уехал в марте 1984 года, а через месяц перевёз нас с мамой.

Если бы первой поехала мама, наверно, мы бы здесь не остались. Обмен квартиры был неравноценным: мама ужаснулась тому жилью, в котором мы оказались. Кроме того, тут началась безработица среди женщин, и когда мама пошла устраиваться на работу, оказалось, что её могут взять только на время декрета другой сотрудницы. Но, поскольку она много чего умела и была высококлассным специалистом в своей сфере, её очень быстро оставили на постоянку: она работала операционной медсестрой, а позже — старшей оперблока, была универсальным солдатом: трудилась и в офтальмологии, и в плановой, и в экстренной хирургии.

Папа тоже много чего добился, он отличный хирург, но его — чего уж греха таить — всегда подводил язык. Он прямолинейный, правдолюб. Мама мне всегда говорила: научись промолчать. Прими взвешенное решение, всё обдумай.

Она была очень мудрой женщиной. Будучи старшей оперблока здесь, в Норильске, она руководила более чем 70 медсёстрами, и старожилы Оганерской больницы до сих пор вспоминают её добрым словом. Пика маминой мудрости мне никогда не достичь. Она могла разруливать такие невероятные ситуации, что мне до этого не дорасти никогда. Я человек более прямой, больше в папу в этом плане.

В октябре папе исполнилось 73 года, он до сих пор действующий детский хирург, который даст фору молодым врачам: в месяц у него бывает по 12 ночных дежурств к ежедневной основной работе.

Вернулась и осталась

 
Приехав в Норильск, работали родители в больничном городке на Богдана Хмельницкого. К слову, там было всё очень продуманно и удобно: все отделения больницы соединялись между собой галереями, были входы с улиц Павлова, Богдана Хмельницкого, с Советской. По тем временам там были прекрасно оборудованные просторные операционные, проводились селекторные совещания.

Я росла в этой больнице: вначале просто бегала по коридорам, потом, когда чуть подросла, помогала развозить инструменты, что-то мыть, выполняла работу санитарок. После, когда стала ещё старше, уже приходила на практику. И я помню, что у доктора Климова, главврача, между этажами был маленький зимний сад, в котором я очень любила его травку-муравку. Для Норильска это вообще было необычно.

Потом я поступила в Пермский мединститут и уехала, а вернулась уже по окончании вуза, когда здесь открывалась Оганерская больница. Её построили в 1993 году, больше года после этого она не работала, здание отстаивалось, проверяли коммуникации, вентиляцию. Нас, врачей и практикантов, возили на экскурсию, и мы поражались этим коридорам, лифтам… Работать же сюда я приехала уже в 2002 году.

Какое-то время я думала, что поработаю, а потом уеду на материк, были какие-то планы личного характера, но так сложилось, что через несколько лет я прижилась в Оганерской больнице и уезжать уже не захотела.

Первая операция

 
Я не помню операцию, где я первый раз выступала в качестве хирурга, но хорошо помню, как я впервые ассистировала. Так-то я с детства видела много операций. Но эта была первая, где я была ассистентом хирурга, а оперировал папа. Это был 1995 год, я приехала после первого года института, и он позвал меня «волонтёрить» к себе в больницу. Волнительно было уже то, что я впервые пойду в больницу не в качестве санитарки, а в качестве ассистента: буду стоять рядом с врачами, работать на равных.

Ночь накануне выдалась очень тревожная, папе позвонили из роддома: у женщины началось маточное кровотечение, были осложнения. Он убежал помогать гинекологам — ребёнка спасли. И меня эта ситуация очень впечатлила: я, естественно, тоже не спала всю ночь и очень переживала.

Когда мы утром встали за операционный стол, папа сделал надрез и один из сосудов начал сокращаться и кровить. Это стандартная ситуация, но для меня-то впервые. И вот сначала эта ночная история, теперь этот сосуд, и я просто помню, что «стояла на крючках», а потом открываю глаза уже на кушетке. Чуть позже пришла в другое крыло к маме, она спрашивает: «Ну, как дела? В обморок-то не упала?», — а я говорю: «Упааала…»

Кто-то тогда сказал, что если ситуация повторится второй-третий раз, то ход в хирургию мне закрыт. Я стала ходить в операционную со жвачками, чтобы не падать в обморок. Мне казалось, что, пока я жую, я сознание не потеряю.

Будни медика

 
В работе я очень много разговариваю с родителями — и в поликлинике, и в больнице. Медсёстры всегда спрашивают, зачем я так много уделяю этому внимания. Я говорю с ними ровно до того момента, пока в глазах не пропадёт знак вопроса. Тогда и им становится спокойнее, и мне проще работать.

Родители понимают ситуацию, знают, как себя вести. Когда родителям дана чёткая инструкция к действию, ты видишь, что он понял, что надо делать, — это 90% успеха.

Я считаю, мне повезло, что я получала специальность педиатра в Перми. У нас там старая сильная школа. Меня учили мастодонты, которые за своё дело порвут любого.

Мы с первого курса на практике были в детской больнице. Нас вводили в мир работы с родителями, учили, что первое, с кем мы должны говорить, — это бабушки, потому что они самые тревожные, потом — мамы, потом — папы. «А потом вы учитесь разговаривать с ребёнком», — учили нас. Наши главные помощники и информаторы — это родители.

За детей много говорит их тело. Я смотрю зрачки, живот, как они лежат, как повела себя нога, как он прошёл, как снял ботинки. Взгляд выхватывает какие-то мелочи ещё до приёма, я вижу ребёнка в очереди и уже могу оценить его состояние.

С теми, кто постарше, с подростками я разговариваю на равных: «Если ты сейчас будешь преувеличивать боль, которую испытываешь, — где мы с тобой окажемся? В операционной. Если будешь преуменьшать, то мы также где окажемся? Тоже в операционной, но будет поздно», — говорю я им. И тогда они понимают, что сами несут ответственность за свою жизнь, здоровье.

Работы всегда очень много. Приём в поликлинике длится 2–2,5 часа. Мой боевой рекорд — я приняла за это время 72 человека. Правда, после таких подвигов я не могу даже разговаривать. Папа, например, начинает меня о чем-то спрашивать, а я его просто не понимаю. Мозг настолько воспалён, что он речь не распознаёт.

Дочь

 
Моей дочурке Ярославе уже девять лет. Это тоже в своём роде «сын полка».

Я вышла на работу, когда ей было четыре месяца, и она, как и я, растёт в стенах больницы и поликлиники. Пока я вела приём, дочь спала в люльке на столе рядом. Потом стала ползать, санитарочки её носили на руках, развлекали. А сейчас, когда в школе отменили продлёнку для второклассников, она после уроков тоже со мной.

Раньше она никак не участвовала в моей работе, занималась своими девчачьими делами. А сейчас понемногу присматривается. Недавно развлекала малышей, которые ждали своей очереди...

Сейчас, когда Яру спрашивают, кем она хочет быть, она часто говорит, что доктором, хотя раньше мечтала стать дрессировщиком дельфинов.

Медицина в Норильске сегодня

 
Мне повезло, что я работаю и в стационаре, и в поликлинике, потому что вижу полную картину болезни, я вижу пациента до начала лечения, во время и после: вижу динамику.

Я считаю, что в идеале в поликлинике должны трудиться доктора, которые много лет проработали в стационаре. Потому что тогда человек точно отличит серьёзный случай от ерунды, он не пропустит важные симптомы и не уложит в стационар человека с занозой. Но это идеальный сценарий, а у нас в норильском здравоохранении сегодня ситуация очень непростая.

Нас осталось очень мало. Не так давно мы провожали старшую медсестру, которая проработала в нашей больнице всю жизнь: когда я пришла, она уже работала. Она классный специалист, хороший организатор, прекрасный документовед. И вот она ушла. «Я хочу спать дома. Я хочу видеть своих близких», — объяснила она. И я её понимаю. Хроническая усталость — это, к сожалению, про всех нас. Уходят хорошие, классные специалисты. Жалко терять каждого. Уже ушла целая эпоха.

Хочется верить, что когда-то и у нас всё будет хорошо, а пока остаётся работать, очень много работать, потому что наша помощь нужна ежедневно.